Боль... мир полон ужасающей боли, что как джин в бутылке – только и ждёт своего часа, дабы выплеснуть всю свою силу в один крошечный миг. Что-то в нём надломилось, сломалось, раскрошилось, будто бы его сердце хрусталь, с грохотом брошенное на пол. Он чувствует её – песню бездны, его похоронный марш, который затягивает куда-то в тёмную и холодную глубину. Больно. Почему всегда так больно? Сколько бы он не старался спрятаться за ширмой веселья, кинжалы боли в руках беззвучного убийцы – отчаянья, безошибочно находили его и кололи, ранили, кромсали. Он чувствовал агонию, неясный жар, пылающий в районе желудка до рвотных позывов.

— Почему так тошнит?

Вопрос был задан в темноту, в пустоту, где царил лишь колкий холод. Слышались капли воды, как они разбивались об кафель и что-то ещё... кто-то ещё, будто говорил какие-то слова.

— Почему так болит?

Слабый шёпот сорвался с бескровных губ фигуры, что свернулась калачиком в кромешной темноте, на кафельном полу в окружении кровавых вод.

— Потому что ты умираешь.

Послышался чей-то утробный голос отовсюду, и ровным счётом из ниоткуда, будто бы из самой головы, внутри, откуда-то из глубины тёмных уголков души.

— Умираю? — отозвался лежащий на полу силуэт слабым тихим голосом, будто шелест сухой листвы.

— Да, потому тебе сейчас так плохо, но кое-кто пытается спасти тебя, достучаться, жертвуя чем-то своим. Ты не чувствуешь, как он проникает в тебя? Уже здесь...

Слова казались бредом, никто бы его не стал спасать, а наоборот с охотой бы добили и он это знает. Как все только и потирают руки, чтоб запятнать его лучезарность. Как хотят унизить, смешать с грязью, указать где его настоящее место. Как это утомляет, нет, он слишком устал, его поймали, он не желает просыпаться, он не желает возвращаться в свою странную клетку.

— Не хочу...

— И не нужно, отбрось все желания, отбрось все мечты, я поглощу их. Я смогу тебя защитить, но заберёт наверх тебя он, видишь его? Просто протяни руку, давай, ведь нам запретили умирать, ха-ха.

Веки столь тяжёлые их самостоятельно не разомкнуть, Леонард тяжело дышит, скрутившись на полу, дрожит от холода и слабости, он хотел сказать что-то ещё, но губы не послушались его. Алая вода создаёт неприятную липкость, слишком много крови. Зато он чётко ощутил касание к своему плечу, чьей-то когтистой лапы, от чего вздрогнул что есть силы, в попытке отстраниться. Однако ему не позволили, сжимая плечо до хруста. Странное тепло касания согревало, и почему-то начало успокаивать, а на ухо прозвучал шёпот:

— Тише, спокойно, всё хорошо, всё кончилось, больше ты не одинок, нечего бояться, пускай страшатся тебя. — шёпот у самого уха, кто-то прижался к нему так плотно, будто бы вростал, касался кожи и она плавилась в единую массу, вызывая удушение.

А потом его губы обожгло тепло, странное, неестественное, порождающее жар. А сердце, каким колким и болезненным ударом оно отозвалось. Вкус, он ощутил вкус крови и прилив сил, крохотный, небольшой, но настолько мощный, что в одну секунду его веки распахнулись. А слабая рука впилась в единственное тёплое существо рядом, хватая его за плечо. Часто моргая и бегая туманным взглядом, он пытался понять что произошло. И млел от сладости поцелуя, что дарил ему жизнь. А потом Леонард вздрогнул, дёрнулся в конвульсиях и закашлялся, захлёбываясь водой, которой наглотался. Стараясь повернуть голову, чтоб выкашлять всю гадость. Содрогаясь от дрожи, цепляясь за единственный источник тепла. И только и в силах выдавить почти шёпотом:

— Х-холодно... очень, холодно... не оставл... — просьба о помощи утонула в кашле, а слабые губы шептали уже слишком тихо, всхлипывая на каждом слове. Перед глазами плыло, голова кружилась, а вторая рука не желала слушаться, так и оставаясь бездвижной и в крови. Но вдруг сердце забилось чаще, жар усиливался по непонятной причине, словно кто-то ещё, что-то ещё было, внутри. — Френк... Френ...

Леонард звал, почему-то звал, будто хотел сказать что-то, рассказать о том, что внутри, но было такое ощущение покоя и понимания, будто сам Френк всё уже знал. Но как?

Леонард не был готов к общению, он не желал этого ещё потому, что над ним кто-то пытался взять контроль. Гордость не позволяла подчиниться за просто так, эмоции бушевали и не хотели сдаваться, а потому зверю внутри пришлось тяжело, его всячески отвергали. Носитель желал силы, но взамен отдавать ничего не хотел, ни крупицы себя. И нужно было ослабить этот барьер, надломить гордеца. Подавляя его сознание размытыми воспоминаниями, усиливая чувствительность и выжидая, когда произойдёт слом. А уже там и проникнуть в растрескавшиеся щели столь крепкой брони. Зверь не просто меняет Леонарда, он поглощает его часть, переделывая под себя, чтоб их симбиоз стал более комфортный для них двоих и не пришлось ломать снова. Однако зверь не ожидал, что применил большую силу и тело его носителя не выдержало, а клич бездны, после подношения жертвенной крови, и вовсе оглушил, вводя в ступор. Было тяжело, но он смог наконец-то проникнуть внутрь, осталось только вживить свои гены, оплетая паутиной тьмы носителя. Помутнение рассудка будет преобладать над Леонардом, чтоб он не наделал глупостей, но так зверь быстрее сможет соединиться с ним.

Сейчас Леонард подобен запутавшемуся и брошенному ребёнку, он не знает что происходит и что делать дальше, единственное понимание звучащее в его голове – это жажда тепла. И самое странное: он знает что его тепло напротив, сидит глубоко внутри, в этом человеке. Как неделимая часть, он тянется к тому, что ему знакомо. Почему и как знакомо, он не понимает, но прикасается, зная, что это что-то родное, близкое. Губы тянулись к нему, к Френку, как к источнику пищи, к источнику жизни, пока кашель не прервал их единение. Так странно, он бы повторил это ещё раз. Остаточный вкус крови, заставлял содрогнуться, ртом Леонард ужасно жадно хватал воздух, словно всё ещё задыхался.

Его голос, слова Френка странно успокаивали. А чувство близости заставляло дрожь усилится, как будто Леонард боялся, что это тепло уйдёт, куда-то денется, оставит его с неясной тьмой внутри. Потому прижимался ближе, как мог, ведь тело было слабым и сонным.

Раненая ладонь онемела и слабо повисла. Поэтому приходилось цепляться другой из всех сил. Чувствуя как его прижимают и отрывают от земли, под хриплый стон боли и остаточный кашель.

— М-моя комната? — разве у него была своя комната? Но почему-то он задал именно этот вопрос. Смутно так припоминая, что его комната была клеткой. — Не х-хочу, там холодно. — в клетку он не пойдёт это точно, его не заставят. Пускай у него нет сил, но он уползёт из той комнаты, как-нибудь. Правда сердце внутри как будто бы подсказывало, успокаивало, что никто его обижать не станет.

То как на него одевали халат, заставило вскрикнуть, почему-то кожа была до жути чувствительной и махровая ткань как-то болезненно огладила. Леонард был уверен, что сейчас станет тепло, но когда его отстранили, одели, он только сильнее застучал зубами, ведь уже не так чувствовал единение тел.

— Х-холодно. Слишком сильно. — сообщил мужчина посиневшими губами, дрожа пуще прежнего. — Не уходи. — сорвалась с губ просьба, висевшая на языке, но Леонард не собирался говорить её, его тело само будто решило сказать это. И пленник сейчас прекрасно осознавал к кому прижимается, вот только этот кто-то очень тёплый и от него веет безопасностью, чем-то родным. А сейчас он пережил что-то ужасное, что-то плохое и не хочет быть один, ведь он не понимает ничего. Поэтому перед большей бедой его пленитель больше не кажется ему страшным злом, а наоборот – единственным источником спасения, ведь вокруг больше никого.

Его несли куда-то, пока он уткнувшись носом в плечо тяжело дышал, не слишком всматриваясь в пройденный путь, да и не как, голова жутко кружилась и почему-то хотелось есть.

— Я голоден, рука не двигается, голова кружится. Где я? Перед глазами плывёт. Помоги мне Френк... — искренняя просьба о помощи и мучавшие симптомы – приговаривались шёпотом. Пока ноша дёргала плечом, вечно вздрагивая и явно намекая, что халат очень неудобный, неприятный. — Он меня кусает.

Вот только память Леонарда сейчас целиком и полностью в руках собственного зверя и он ей ворочает как вздумается: стирает мешающие ему воспоминания, притупляет привязанности и заставляет чувствовать отвращение к тому, к чему раньше питал страсть. Странное чувство высшего контроля над собой, ему неуютно от этих действий, внутри что-то происходит, кто-то копается, а сам Леонард – ничего сделать не может. Вот и сейчас он помнит всё смутно, да, его забрали, да, он был в клетке, но там, в бездне – было страшнее. И время проведённое здесь – показалось солнечной поляной, средь пушистых зайчиков. Более того, Леонард слишком слаб, а умереть – это удар по самолюбию, поэтому нужно сделать всё, чтоб выжить. И помочь ему может сейчас только один человек, точнее не человек, который пахнет чем-то вкусным и родным.

И не просто вкусным, Леонард на каждой секунде тяжёлого дыхания делает шумный глоток слюны. Френк пахнет кровью, такой манящей, такой сладкой и желанной, а главное – хищник нутром чувствует, как пленитель слабеет и это почему-то слишком радует. До какого-то неконтролируемого восторга.

— Мнгх. — слабо отвечает кот. Чувства странные, его душа столь лёгкая, будто очистилась от примеси тяжелых эмоций, пройдя сквозь ад. А вот тело наоборот – оно всегда было в лучшей форме, а сейчас словно неподвижный камень, будто ему все кости переломали. И эмоции что они делят, чувства, которые понимают без слов – теперь всё иначе, Леонард думает, что это его чувства собственные, пока не понимая разницы. А потому желание, возбуждение, он перенимает на себя полностью.

Леонард был рад, что его прижали к себе и это чувствовалось: желание найти защиту, когда так ослаб, опору, что поможет встать на ноги, выступ скалы, за который можно ухватиться. Тяжело и шумно дыша, кот тёрся легонько об плечо, как бы успокаивая себя. Вот только стоило и по своему телу ощутить мурашки, как болезненный стон вырвался из груди. Видимо ему холодно до мурашек.

— Дома? — отозвался кот хриплым шёпотом, прижимая уши к голове и дёрнув хвостом. Дом – он давно выбросил из головы это слово, его дом остался там, на континенте, в сюда... он не хотел ехать сюда, упирался со всех сил и это место не смогло стать его домом. Но сейчас он слышит иное, без намёка фальши, без лжи. И что-то происходит, какое-то чувство тепла, умиротворения, до капелек слёз в уголках глаз, заставляют вздрогнуть от чарующего сердце трепета. Он дома, ужас закончился и этого достаточно. А вот когда его уложили на кровать и задали вопрос, хищник внутри него взвыл и сам Леонард посмотрел туманным взглядом. Не в силах вымолвить ни слова, только шумно сглатывая слюну. Ткань кусалась, по ощущениям, хотя это было больше похоже на то, как будто иглами кололи, возможно халат был и не причём, но он мешал. А этот взгляд, который он чувствует на себе, заставляет отвернуться и шумно выдохнуть. Что-то не так, что-то опасное происходит, внутри него горит пожарище и распространяется по телу, даруя какой-то странный прилив сил. Вес одеяла не мешает, в него правда хочется закутаться, если бы не внутренний жар, что лавовыми потоками испепеляет вены, заставляет дрожать сильнее. Но тут же холод до боли сковывает тело, только пленитель отстраниться, как страх, потеря, паника, всё нарастает от этого гадкого холода.

— Френк... — слабо позовёт мужчина. — Не уходи... — Кот лишь шумно сопит, пока достают аптечку и что-то говорят. Тепло чужих рук вновь обжигает: жар и голод внутри возвращаются, усиливаются.  Он хочет предупредить, сказать чтоб не трогали, сейчас происходит что-то опасное, но и слова вымолвить не может. Лишь только и делает, что тяжело дышит, чуть вскрикнув, и зажмурившись, когда рану начинают обрабатывать. А потом слова о восстановлении заставляют терять рассудок. Здоровая рука тянется, хватает за плечо своего пленителя и дёргает на себя, чтоб почти прижать, почти коснуться губ, тяжело выдыхая на них.

— Ты пахнешь тем, чем я хочу насытиться, дай мне... — слова о том, что кот желает крови где-то потерялись, а губы потянулись к чужим губам. И на грани выживания, голода, хватка Леонарда была довольно сильна, он вложил всё, что мог, в этот единственный порыв.

Веки столь тяжёлые, постоянно хотят сомкнуться и увести с собой во тьму, но Леонард был в этой тьме – колкой, холодной, удушающей, она что-то пыталась у него забрать и обратно он не хочет. Потому шумно сглатывает слюну и выдыхает. Сейчас он не агрессивен, скорее напуган той всей неизвестностью, что с ним случилась. А слабость в теле не позволит ему нападать, во всяком случае желания он такого не имеет.

— Дома... — тихим эхом шепчут губы. И новый болезненный стон сотрясает тело. Странное ощущение приятного тепла. Почему он чувствует это? Почему слова звучат столь искренне? Словно он только и ждал места, чтоб где-нибудь укрыться, спрятаться от всех и назвать это место домом. Но он ведь вроде как в плену... или нет? Кот мог бы убежать, ринуться за тридевять земель, как он обычно и делает, со своим неспокойным характером. Но не сейчас, не после того, что произошло. Допустим всё ранее казалось ему сном и глупостью, а от паники хотелось только убежать к чему-то знакомому, родному, да там и скрыться от посторонних глаз. Но не сейчас. Появилось больше вопросов, на которые он не знает ответов, а единственный, кто может всё прояснить, – сейчас перед ним. И... он пахнет так по родному, как то место, куда хотелось сбежать и забыть обо всём, укрыться от всего неясного и получить защиту. А сейчас он дома, так сказал ему кто-то родной, значит бежать никуда не нужно, всё необходимое уже здесь.

Алые капли, стекающие по руке пленителя бьют барабанным боем по ушным перепонкам. Он их слышит, чует – на шумном вдохе – каждую из них. Запах пьянит, будоражит рецепторы и заставляет желать, сильно желать, до лихорадочной дрожи. Ведь кровь не должна растрачиваться просто так, она будет испита целиком и полностью, ведь это его собственная кровь, она его и ничья больше.

— Хорошо. — шумно выдыхает хищник, позволяя себе на долю секунды расслабится и прикрыть глаза. А затем уши дрогнут, из груди вырвется протестующий всхлип. — Я не прогонял, я гнался. — смутно припоминает кот, как учуял сладость крови первый раз, как пошёл на этот запах и вот он здесь. Так зачем ему прогонять, если изначально он к этому стремился? А сейчас и подавно, его слишком влечёт к этому мужчине, причём с такой дикой агонией, что противится этому чувству, даже мысли не возникает. Так странно, он не помнит, чтоб с ним творилось что-то подобное, никогда. Сейчас он чётко ощущает: не только он тянется, но и тянуться к нему. И это удивляет.

Коснувшись пленителя, хищник чувствует напряжение сковывающие мышцы. Хочется зарычать и впиться пальцами сильнее. Кот лишь тяжело дышит, распахнув глаза и вглядывается в собеседника темнеющим взглядом, медленно облизывая губ. Хочу – вибрирует на кончике языка. Хочу – вырывается горячим воздухом из груди. Хочу – звучит откуда-то из глубины, падая в низ живота и пульсируя жаром. Всё его тело кричит от желания, и он не может совладать с собой, нервно ёрзая спиной по кровати.

Цепкий взгляд следит за окровавленной рукой, что коснулась плеча и обожгла кожу, вызывая тихий стон. Кровь так и скапывала: алая, прекрасная, пахнущая так волнующе. Скорее. Он поддастся, когда потянут и тут же прижмётся к столь желанному теплу ближе, уронив с губ новый стон.

Взгляд встречается с взглядом, одна бездна желает поглотить другую. Кот утонет в этих глазах, стирая какую-то грань в себе, мысли и суждения, всё уйдёт в пустоту. Оставляя только лёгкость, белоснежный лист, без единого слова. И в эту секунду голодный зверь возьмёт контроль, в ту самую, когда поддадутся вперёд, коснуться губ и распалят вкусом крови – всё это сольётся в одну единственную томительную секунду.

А потом хищник выгнется, что есть силы, запрокидывая голову назад, издаст поистине громкий стон граничащий с рыком. Поймает пленителя за шею здоровой рукой и вопьётся, с шумным вдохом, в столь жаркие губы, которые он желает терзать. Скользнуть языком в чужой рот, чтоб поймать капли крови, испачкать свой язык, вкушать и наслаждаться фейерверком удовольствия. Кусая, рыча и прижимая к себе ближе, обхватив ногой бедро своего пленителя. Чувствуя, как разливается тепло и покой от простого единения губ. А сердце тянется ближе, жаждет прижиматься к пылающей груди только сильнее, но этого мало. Кот стонет, кот трётся, кот рычит и чего-то хочется, но сам не понимает чего.

Леонард действительно чувствовал себя странно, он ведь прекрасно помнил кто перед ним, пускай и последние воспоминания были окутаны дымкой тумана. Но всё казалось таким странным, словно он только проснулся от кошмара, а рядом – кто-то родной. Помнил, как злился, как боялся своего пленителя, но тогда Френк и вел себя соответствующе. Сейчас всё изменилось с точностью да наоборот – все слова пленителя, действия, сам взгляд был пропитан такой сладкой лаской. И это не просто тешило, а заставляло кричать от восторга, будто само дыхание Френка обжигало и Леонард таял от этого.

Сейчас ему безразлично всё, он жаждет оказаться в объятиях этого мужчины, чтоб он одним лёгким движением руки – отогнал дымку кошмаров. И кровь мужчины будоражит, это тоже странно, она была сладка на запах и в прошлый раз, но тогда просто хотелось пить, а именно сейчас он голоден до безобразия. Собственная кровь тоже волнует, ведь она теперь пахнет иначе, он чует, что изменилось что-то и в крови, а когда она текла по его губам, услышал... мотнув головой с тихим стоном, он прогнал неприятное и страшное воспоминания. Задрожал от пережитого только сильнее и чуть ли не задохнулся, от переполняющих чувств.

— Ты очень напугал... — с неутихающей дрожью пробормотал кот. Конечно напугал, очень сильно, а потом всё остальное ударило острым колом в сердце. Леонард сейчас бы взвыл от мучений, столько всего свалившегося. Ведь боль в теле, во время преобразования, была адской, а раскалённые нервы никак не могли успокоиться. Но сейчас всё иначе. Френк ведёт себя иначе, да и вся его внешность странно-привлекательная, красивый, он действительно такой. А когда нежный, так, на секунду, Леонард чувствует необычайный покой, будто тёплый бриз коснулся кожи. Повязка занимает своё место, но Леонард плохо это чувствует, рука почему-то онемела и не хочет слушаться. А вот всё остальное охотно реагирует. Леонард сам не понимает: от чего он так возбуждён? От чего так хочется выгибаться и тереться об всё что попадётся? Касание руки к плечу заставляет тихо застонать от того, как обожгло кожу. И кот послушно тянется следом. Ему почему-то очень хочется быть послушным.

А глаза Френка, его взгляд крепкого виски, от чего он так влечёт? Хочется не просто смотреть, а целовать без остановки. Но перед ни мужчина, разве нет? Хаотично размышляет Леонард в надежде на умный ответ, от внутреннего я. Правда его тёмное я говорит: всё будет хорошо и самому Леонарду будет хорошо. Почему-то этому голосу хочется верить. Сейчас кот совсем не опасен, его реакция слишком замедленная, а силы на исходе, в свою хватку он вложил все крупицы адреналина, что были. А потому долго поддерживать хватку он не может, слабеет постепенно.

В этом водовороте эмоций хищник живущий в нём ревёт, рычит. Чувствует, как солёные и липкие капли крови обжигают кожу. А потом голод сам направил его губы, он никогда и никого не целовал с такой страстью, желанием. Не впивался зубами с тяжелым дыханием, не исследовал чужой рот своим языком так тщательно, вылизывая кончиком языка каждый острый выступ зубов, оглаживая чужой язык своим, вкушая сладость крови. А потом его вероломно прервали, поймали за талию и прижали к себе, к промокшей и холодной одежде, на что хищник зарычал, но прижался плотнее. Поймает в гневе край рубашки и дёргая его в сторону, отрывая то один лоскуток, то второй. Пока нерабочая рука начинает слабо двигаться.

— Мнгх. — прозвучало нечленораздельное бормотание в ответ, пока хищник рвал и стаскивал мешающую одежду. А потом кусал, вгрызался в плечо и рычал, будто обозначил границы своего, чтоб никто не забирал. Легкое поглаживание чужих рук ощущались слишком ярко, да так, что хвост очень охотно выражал желания своего владельца и вилял довольно, ударяя по кровати. И только вторая рука хищника слабо потянулась к источнику крови, слабо коснувшись кровоточащей ладони пленителя, как хищник отвлёкся. Сразу повернул голову и выгнулся, тотчас скользнув языком по израненной коже, вылизывая тщательно, жадно, с горячим и тяжелым дыханием, полностью увлечённый процессом посасывая самые крупные ранки.

Но сам пленник не знает этого, ему впервые пришлось разделить участь львов в клетке. Раньше его не ловили, более того, его даже морально не могли привязать к себе, а что говорить о физическом заключении. Леонард был как пламя, что греет на расстоянии, но обжигает по приближению, а касание – породит лишь боль. Да и фильмы с расчленёнкой он не смотрел, неоткуда ему знать всей тягости жизни жертвы.

— Тогда почему мне было так страшно? — слабые губы издают лишь шёпот, а тело дрожит, будто его намеренно кто-то сотрясает изнутри. И липкое, холодное чувство страха всё ещё теплится в груди. Конечно же юный хищник вёл себя не осмотрительно, в нём играла кровь безумства, голода и адреналина. Он не находил себе места и вряд ли отдавал отчёт своим действиям.

Вопрос застал врасплох, ведь чувства были странные, не то, чтоб пугал сам Френк, скорее чувство страха не желало отпускать из крепких объятий.

— Я хочу тебя. — без тени тайны озвучил хищник, честно и открыто, потому что тот ураган чувств, что сейчас бушевал внутри, не имел названия. Самые основные чувства, которые он мог выцепить: страх и голод, а желание, оно стало порождением не только голода, а и чего-то ещё, хищник не мог понять чего. А тихий, но требовательный стон сорвавшийся с губ, тому подтверждение. И остановить его сейчас мало что сможет.

Желание крови, похоти сами переплелись в пламенном поцелуе.  И то, что хищнику поддаются, разжигало пламя страсти ещё сильнее. Значит хотят, значит можно, значит желают его тоже, а потому не стоит сбавлять свой пыл.

Пелена – особенно после того, как оказался на грани жизни и смерти – не способна спадать, от близости чужого тела. Сейчас коту абсолютно неважно, что пред ним мужчина. Поскольку он тянется к теплу, но и что-то внутри него диктует свои порядки, утверждает, что это твоё, а как можно не прижиматься к чему-то родному? Всхлипы, стоны, рыки, хищник никак не мог определиться какой звук издавать, когда и хочется, и мужчина, и свой, и в голове не укладывалось ничего, а когти рвали одежду, будто сами, без приказа. Да и что Френк отстраняется – это ужасно, это злит хищника, ак же так он здесь, а берут и отстраняются. За это будет рычать, за это будет кусать, это всё его, хватит забирать что-то принадлежащее ему.

— Мна-ах. — возмущение вперемешку со стоном стало ответом. Кровь, как же она вкусна, какой у неё богатый, насыщенный аромат, так солона. Вкус окрыляет до дрожи, пьянит и заставляет выдыхать жарче, стонать и всхлипывать громче, так хочется ещё, так сильно хочется чего-то большего. И тут, неожиданно, коснулись его хвоста, он ощутил это так ярко, так красочно, весь сжался и затрясся, выдыхая громкий стон запрокинув голову. Чужие пальцы ласкали, делали так хорошо, что стоны сменялись жалобными всхлипами, точно умоляли о большем.

— Пожалуйста... — мольба вырывается из горла, когда тянут за собой, он хотел было о чем-то попросить, что-то сказать. Но вместо этого голова закружилась, а из носа капнула маленькая капелька крови. Хищник рухнул в великой слабости на пленителя, прижавшись к плечу, сотрясаясь от дрожи. Жалобно заскулив от боли. Лоб покрылся испариной, тяжёлое дыхание душило горло, веки медленно сомкнулись, погружая мир в новую тьму. Хищник ещё был на грани сознания, цеплялся за пленителя, в страхе, что он уйдёт, но был слишком слаб, чтоб сделать, что-то ещё.

Его взгляд особенный, он обжигает кислотой саму душу, больно, страшно, от чего-то хочется ещё. Кот чувствует поглаживания и дрожит, так сильно дрожит, каждое прикосновение к разгоряченному телу порождает неконтролируемое желание, а с уст, чуть ли не срываются мольбы. И в эти бездонные колодца глаза он готов падать и кричать. Вот только что задумал его пленитель?

— И что я должен был понять? — голос тихий, но любопытный, да и разве нужно что-то сейчас понимать? Когда сидишь у кого-то на коленях и прижимаешься всем телом. Какие здесь могут быть вопросы? Всё остальное уже не так важно. Стон слетает с губ, когда прижимают к себе. Кота желают ближе? И Френку не откажут в этом, прижмутся всем телом, с тяжело вздымающейся грудью.

Такие короткие признания бывают слишком неосознанные, но именно в таком состоянии они столь правдивы. И тело не просто реагирует, а пребывает на какой-то странной грани.

— А-ах. — слетает с губ то ли крик, то ли стон, когда притянут ещё ближе, заставляя задохнуться от ощущений, от табуна мурашек блуждающих по телу. Ноги затрясутся, бедра качнутся и потрутся возбужденным, налитым кровь  членом об живот пленителя. Чувствуя как его хотят, слушая о взаимности, именно в этот момент голова и начала кружится от эйфории, а руки обхватили пленителя за плечи, пока хищник склонялся к чужим губам. Нет, что-то неправильное, что-то не реальное – твердил мозг, действуй – кричало сердце.

Это странное признание как-то так нехорошо кольнуло сердце, будто зажгло искру чего-то давно забытого, и эта искра заставила пылать, хотеть, прикасаться, настолько поглощающее чувство, будто он пчелка летящая на цветок. Что-то внутри пожирало и заставляло стремиться. И этот серьёзный взгляд пленителя, почему-то заставлял расслабиться, будто податься всему, что с ним хотят сделать.

Коту и неведомо, что это он так провоцирует, по ощущениям – соблазняют его. Своими ласками, своими взглядами, шумным дыханием и столь горячим телом, что удержаться сложно. Конечно он никогда не был с мужчинами, но почему-то это совсем не важно, почему-то очень хочется.

— Потом... — прошептали губы. Но когда потом и какое желание? Хищник почему-то не мог понять, его разум проваливался в сон, глубокий, дремучий, слишком мало сил осталось на сопротивление власти Морфея. И кот уснул, даже не ощутив как его укрыли и перемещались по кровати. Просто пришло забытьё, когда психика не выдержала напора эмоций. И просто пришло истощение. Что происходило во время сна, ночью, Леонард не знал, он спал слишком крепко, может в каком-то беспамятстве он и тянулся за чем-то. Ведь ему снился сон, где он бежит, гонится за рыжим зайцем, с красной лентой, тянет руки и пытается ухватить край ленты, чувствуя жгучую боль. Но хватает, тянет к себе и зарывается носом в мягкую, пламенную шерсть, с упоением вдыхая её аромат.

И это больше не похоже на сон, ведь он и правда прижимается к чему-то тёплому, столь мягкому и желанному. Кот чуть потрётся щекой об это тёплое и тут же выдохнет болезненный стон, всё тело будто один сплошной сгусток боли. Левая рука дёрнется и от кота послышется шипение на больную руку, что так неприятно покалывает. И вновь потрётся щекой об своё тёплое, родное и так приятно пахнущее. Да и не только щекой, а готовым к действиям возбужденным членом тоже. Вот только такая мягкая подушка чуть зашевелилась и кот не очень понял: он же спать должен один? Несколько месяцев он уже спит один, почему бы кому-то шевелится? А потому шумно выдохнув, кот медленно разлепил сонные глаза, чуть поднимая голову, и пытался понять: где он вообще? В голове было так пусто, на прочь всё отшибло. А когда он сфокусировал взгляд и таки увидел мужчину в постели, хищник не сразу понял: кто, что? Несколько минут молчаливого созерцания и моргания, мозг таки смог выдать – это Френк, пленитель, остальная информация была недоступна.

— Кто? Что? Где? — хмурился хищник и бормотал заплетающимся языком, будто всю ночь где-то кутил. А потом устал думать и просто завалился на плечо. Вообще не понимая что происходит. — Уже утро? — чтоб как-то разрядить обстановку он задал самый глупый вопрос и решил не шевелится, вдруг это всё мираж и оно пройдёт. Может сон реалистичный. Но вот сухость во рту и желание пить, были слишком явным. — Водички? — такая жалобная просьба слетала с губ, и возмущённое мурчание, когда хищник пытался улечься.

Враг... какое странное слово. Как становятся врагами? Когда один делает что-то, а это ранит другого? И вместо взаимной помощи, дабы залечить раны, они продолжают рвать и метать, грызть друг друга? Но только погибнет один, другой вспоминает с тоской: «это был мой лучший враг». Львиные уши дёргаются от этих слов. Враг... почему у гордого и сильного льва должны быть враги? Он ведь царь, он здесь господин. И почему-то, ещё при самой первой встрече Лев не посчитал Френка врагом, обидчиком – да, но не врагом.

— Ты им и не был, я просто паниковал при тебе и сейчас не лучше. — причём совсем не лучше, причём очень плохо. Потому что в груди разливается пожарище, сейчас Льва тянет к Френку настолько, что если его оттолкнут – он погибнет. Но всё в действиях пленителя кричало об ином, о чем-то поистине невероятном и страшном. Кот понимал, что его хотят, но пугало не это, а то как он жаждет этого сам. Желание настолько сильное, что уст так и хочет сорваться «возьми меня». И это будет не тихая просьба, а громкий крик, с требованием, дабы опрокинул, придавили всем телом и не отпускали, брали грубо и безжалостно, показывая всю свою страсть. А он ведь не был с мужчинами, но сейчас, впервые, хотел подчиниться, разделить силу. Пугала, странная зависимость от этого чувства, пугало то, что если он так скажет – отпустить уже не сможет никогда.  И будто бы появится невидимая цепь, которая ведёт к одному единственному человеку.

Кивок, в качество ответа, ведь дыхание перехватило, а боль, от налитого кровью паха, слишком отвлекает на себя. Что-то похожее на жалобный скулёж вырывается из груди. Он плохо понимает – как можно было себе навредить, но случай в ванной ему тихо так подсказывает: «мог». Тогда он не понимал, не осознавал, думал, что с ним поступают несправедливо – и это единственная мысль, что засела тогда в голове.

А потом, когда пик эмоционального желания дал ещё больший всплеск – накрыло истощение. Столь сладкая дремота свалилась в одночасье, что противится ей было очень сложно. А сон, сны были странные, сны были неправильные, сны, где он не просто ласкал зайца, а под конец – перегрызла зайцу горло, в желании поглотить полностью. И это было так сладко, так волнительно, а главное – возбуждающе; когда его горячая кровь текла по губам, а бёдра невольно двигались волнообразными движениями под шумное дыхание. Он словно и правда что-то сжимал наяву, что-то тёплое, или... ему так казалось.

А потом он проснулся: медленно, неторопливо, будто так и надо. Сбрасывая с себя пелену дремоты. Всё показалось сном, ещё одним, нет ну просто не может быть, чтоб с ним такое приключилось. Всё ложь, это просто ещё один сон. Смысл сказанных, слов пленителя, кот не сразу уловил, конечно от самого его голоса он вздрогнул весьма ощутимо, но всё казалось каким-то нереальным. А потому хищник начал осматриваться по сторонам, исследовать взглядом комнату, пить хотелось, очень, но и отпускать не хотелось.

Сонный взгляд блуждал, пока не зацепился за одеяло на постели. Тепло. Дальше взгляд стал подниматься по силуэту скрытых ног, а Лев всё больше хмурился. Очень тепло, но почему его нога закинута на чужое бедро? А потом сердце опустилось куда-то вниз, взгляд начинал становиться более осознанным. Не просто тепло, а жарко, в паху, который совсем рядом с чужим бедром. Дыхание начало нарастать, становится шумным, пока взгляд поднимался выше: по руке, по обнажённой груди, замечая, что кот лежит на ком-то, прижимается всем телом. Минуточку. Опираясь на локоть хищник чуть привстал, и бегая глазами то по своему обнаженному телу, то по обнажённому телу пленителя – как вдруг наткнулся на следы укусов. Быть не может. Это ведь сон? Его зубы....

Втянув носом воздух на полную грудь, кот медленно разжал пальцы, что впились в чужую руку. Болезненно поморщившись кот медленно потянулся к следам укусов, чтоб легонько коснуться пальцами, будто желая убедиться, что это не мираж. Вот только даже крошечного прикосновения достаточно было, чтоб оживить в сознании прошлую ночь, ярче некуда.

Вспышка прояснения и кот отпрянет назад, дёрнется как от огня, в панической атаке начнёт задыхаться, ползти назад, пока под громкий крик не свалится с кровати спиной вниз. Взвыв от боли, но все равно, переворачиваясь на живот и уползая к стене, будто она может защитить и спасти. В поисках желанной прохлады, Лев прижмётся щекой, грудью, ладонями, к гладкой поверхности и будет тяжело дышать, в панике всхлипывая.

— Ч-что произошло, п-почему? Как? Что я сделал? Почему? Я не... что вчера было, что происходит? Что это за страшный сон, полный необузданных желаний. Почему он снится и не проходит? — хищник сорвался на крик, взглянув через плечо в сторону пленителя, с глазами полными ужаса и дрожащими губами, — Что ты сделал? Почему меня к тебе так тянет? Так не должно быть, я не люблю мужчин, я не ем людскую плоть, я не хочу крови. И тем более не желаю быть зависимым от всего этого! — сердце кольнуло, так больно кольнуло, кот даже закашлялся, подавившись слюной. — Нет, не надо, не делай этого... я так хочу, я слишком хочу тебя, до дрожи, до безумия, до чёртовой зависимости, от какой-то непонятной мне искры в груди. Нет, не подходи, не надо... — шептали непослушные губы, когда хищник отвернулся к стене. Зависимость, ломка, он испытал это в секунду, будто перед ним шприц с героином. Не слезет ведь, не сможет, отталкивает от себя, чтоб бороться с этим. Но его тянет, так сильно тянет, до срывающегося с губ душераздирающего крика, до боли в пальцах, когда он начинает царапать стену. А потом – резко замирает, жалобно всхлипнув. Поворачивает голову к пленителю и произносит чётко и ясно, чувствуя как одинокая слеза катится по щеке: — Френк, возьми меня... — и в этот момент кот затих, дрожа всем телом, с громким биением сердца он ждал вердикта своего наркотика. Войдёт ли игла под кожу, впрыскивая сок эйфории или сломается, так и не коснувшись?

Было странно, было слишком странно осознавать себя таким: вновь с ушами, вновь с хвостом и с жаром во всём теле. Какое-то непонятное желание теплилась внутри, было ли оно его или чужое – кот не слишком знает. Но то, что он проснулся вот так, со своим пленителем – это как-то переворачивало всё с ног на голову. А воспоминания постепенно прояснились, постепенно становились краше, показывая: как было вчера хорошо, как было вчера страстно. Невозможно.

Рука болит, ранена, всё тело ноет, а мозг всё ещё пытается осознать случившееся, да и личина зверя требует своё – это слишком, это перебор. Но когда когтистые пальцы касаются следов – яркие вспышки былых воспоминаний играют перед глазами. И Лев не просто видит, он там, он это делает и он хочет, так сильно хочет, как не делал никогда. Что происходит, почему как? Он разве может так хотеть кого-то? Именно это его напугало, не Френка он считал врагом, а себя и свои желания. Страшные до безумия и похотливые, которые он не испытывал никогда.

Конечно, кот видит, замечает движение в свою сторону и как одеяло спадает со столь красивого, сексуального тела. Взгляд падает на брюки, и легче не становится, вроде бы должно всё успокоится, пленитель одет, вот только мозг и тело чувствуют такое небывалое разочарование. Хочется раздеть, разорвать, стянуть эти брюки и выкрикнуть «мой».

Но только стоило пленителю заговорить за прошлое, как кот так неохотно, дёрнул ушами и хвостом. Чувствуя, что они правда есть. Немного дёрнувшись и вздрогнув, от того как открывают тумбочку, а потом всё-таки успокоился – это просто сигареты. Правда когда кот слышит про ванную, он замирает и бледнеет.

— Что? Я чуть не утонул? — глаза округлились от ужаса, казалось Лев даже дышать перестал. Быть не может. Взгляд упал на окровавленную руку. Так вот почему, вот как. И слова про то, что его тянет... это просто энергия, просто ритуал? И всё? Не настоящее? Какая-то печаль разливается по сердцу. Ведь он ощутил такое яркое чувство, а оно вызвано чем-то другим, принудительно, как грустно.

Шаги Френка и его приближение звучат каким-то приговором. Почему-то это чувствовалось, почему-то он знал это – лучше чтоб не приближались, ушли, ведь несмотря на слова, желание никуда не исчезло и хотелось. Было нужным, обладать этим мужчиной. А он словно это знал, потому и приближался, потому ступал ближе, когда сердце выпрыгивало из груди, а сам Лев задыхался от тяжёлого дыхания.

Кожей он прекрасно ощутил чужое тепло неподалёку, так, что волоски встали дыбом, а этот шёпот, в какую он вогнал эйфорию, так, что в глазах потемнело. Его слова звучали голосом самой бездны, чем-то тёмным и бездонным, влекущим к себе, до неясной эйфории, что рождалась в сердце и опускалась к паху. И этот жест, когда коснулись позвоночника, заставила закричать, зажмуриться

— Нет, пожалуйста, нет... — ощущения были слишком сильными, голова кружилась, а ноги начали дрожать в небывалом страхе. Боязни того, насколько это сильное желание.  Скулёж срывается с губ, при новых словах пленителя и его действиях, а тело цепенеет, полностью ему подвластное. Шёпот на ухо забирает все силы, перед глазами темнеет. А с губ ускользает такой спокойный и томный выдох.

— Не... от-пус-кай... — всхлипывая дрожа как осиновый лист, Лев прижимался к стене, будто находил в ней спасение, чуть так выгибаясь бёдрами назад, точно приглашал сделать с ним сказанное.

Конечно, Лев и сам теперь сомневается в своих словах, хоть великие хищники и не должны впадать в сомнения. Тогда он действительно не хотел оставаться сам, было слишком страшно разделить свою новую участь одному, даже секундное одиночество давало возможность услышать шёпот тьмы, бездны. И, возможно, из-за сильного нежелания быть в одиночестве он и поддался каким-то странным эмоциям, имя которым и не придумал. Пускай и вспылил тогда, но страх был сильнее, а гордость не дала возможности сказать простое «вернись». Состояние эмоциональной нестабильности никуда не делось: как было с самого начала на какой-то грани, так и осталось.

Покачивание головы Френка, как отрицание, скользило словно губка по доске, стирая следы мела, забирая с собой страх и разочарование.

— Не обязательно так, но...— хищник мельком глянул на свой стоящий колом член, на блеснувшую капельку смазки и шумно сглотнул. — Но что-то подстегнуло... другое. — шумно выдохнул Лев, как будто немного успокоившись, что его желания не контролируют. Пускай он и желает мужчину, но делает это сам. Конечно, кот был из тех кому надо несколько раз повторить, чтоб он не просто запомнил, а хотя бы отвлёкся от внутренних мыслей. Ему всегда было лучше один раз показать что-то без слов, тогда он понимал быстрее, гораздо. И то, что он пытался убить себя – в голове не укладывалось. Вроде не хотел, вроде не думал... или просто не понял своих мыслей, а потом они взяли контроль над ситуацией.

Выбор без выбора, как говорить «нельзя» Льву во время засухи. Пойти пообещали, дали эту призрачную надежду на свободу, но сейчас Френк был нужен ему, как та самая живительная влага в засуху. Последние слова сопротивления, последний шанс себя уверить, что это нужно, что так правильно. Однако для тела, которое уже коснулась ласкающая рука, когда перекрыли пути и обжигали жаром – пришло смирение и голод. Любая птица мечтает убежать из золотой клетки, вот только путь к отступлению перекрыла не клетка, а лакомство, что манит к себе.

Френк делает шаг и внутри что-то переворачивается, что-то тяжёлое опускается вниз к животу и нестерпимо тянет. Всхлип от лёгкого испуга, но этот жар так успокаивает. Лев чувствует касание пальцев: столь обжигающее, влекущее, и иследующее тело, а потом рука скользит к животу и в этот момент из горла хочет вырваться «нет», ведь если продолжат, он не сможет сдержаться. Член и так пульсирует, отдаёт лёгкой болью, а тут так ласкают, что нижняя часть живота вздрагивает и немеет. Кот опьянен и с такой охотой прижимаясь к манящему телу спиной.

Слова про то, что не отпустят, заставляют выдохнуть стон: громкий, протяжный, чувственный во всех гранях. А когтистые пальцы с силой надавливают на стену, царапая её, оставляя отметины. Этот шёпот дьявола, бездны, самого явного греха, которому невозможно противится. Нежное касание пальцев  заставило затаить дыхание и повернуться, принять действительность, зов этих бездонных глаз и соблазнительных губ.

Голос успокаивал, говорил приятные сердцу слова, только Льва накрыло секундное возмущение, он ведь хочет и того, что не понравится, всего, сейчас, немедленно. Шумный глоток слюны, внимательный взгляд и кот разворачивается к пленителю: уверенно, без тени страха или сомнения. Прикрывая глаза от удовольствия, когда губы коснулись виска, а мышцы горла сами как-то напряглись, издавая мурчанье. Да и сам виляющий хвост, уши прижатые к голове о многом говорили.

— Если смогу остановиться. — кивает хищник, он искренний, он себя знает, что любое его увлечение заканчивается ночами без сна, ведь насытится так сложно.

— А-ах, х-хорошо, веди. — стоны контролировать тяжело, как и реакцию на поцелуи, что кружат голову. Кот терпел, настраивался, но как спастись от неизбежного? Вечно убегая? Хищники всегда гордо встречают любой вызов судьбы. А потому когда Френк опускается ниже, почти добирается до губ – его опередят. Поймают пальцами за плечи и вопьются жадно в губы, с шумным выдохом. Кусая, причмокивая, напирая и подталкивая к кровати. Кот требует ответной реакции, сейчас, немедленно, всегда.

— Просто реакция – и я себя так уверяю, ещё с того самого момента, как почуял аромат твоей крови. Просто реакция – говорю я себе, но понимаю что лгу. Это что-то глубинное, что-то не понятное и тёмное. — слабо, почти шёпотом добавляет хищник. Ведь такое с ним впервые, таких странных чувств ещё не было. Возможно он изменился, что-то произошло на глубинном уровне, но так желать растерзать кого-то, вгрызться в плоть и поглотить полностью, до последнего кусочка. Он ещё ничего не желал так отчаянно. И это пугало, будто кто-то связал невидимой нитью и наматывает, зовёт подойти к себе. Такому не просто сложно противится – этому невозможно отказать. И дело тут уже не в том, что у Льва давно кого-то не было, его тянет на уровне инстинктов, скрытой энергии, что отключает разум полностью.

В том и дело, что прикосновения не противны, они желанны, настолько, что бросает в дрожь. И будь рядом сейчас другой мужчина – оттолкнул бы не раздумывая, но этот тянет, манит, точно сладкий нектар для колибри. Ласки Френка подобны пытке, словно раскалённый метал касался кожи и заставляет её пылать, шумно выдыхать, как от болезненного ожога, но это приятно, слишком приятно. А успокаивающие поглаживания только сильнее дразнят, заставляют колени дрожать, всхлипывать в какой-то неясной мольбе.

Поворот тела и ласкающая рука перемещается на поясницу, нет, легче не становится, но для себя кот решил, что делает всё правильно, а если и не прав – не важно, он хотя б утолит свой внутренний голод, свои непонятные порывы.

— Хорошо. — соглашается хищник. Конечно, он не знает на что соглашается – это пугает, это волнует. Но сейчас страшнее другое: если его оставят – он умрёт, почему-то в этом кот не сомневается. Поэтому слова про то, что его не отпустят, весьма успокаивают.

Лев льнёт к Френку, как будто он является средоточием всего мира. Постанывает так, словно наконец-то добрался до шарика мороженного в жаркий день. Им невозможно насытиться, хочется большего, хочется усилить напор, а потом съесть ещё, вылизывать всего такого вкусного. Губы такие волнующие, мягкие, столь сладки на вкус, хочется наслаждаться ими вечно, дрожа от удовольствия без остановки. И осознание есть, он понимает – Френк его, и можно, нужно кусать, заявлять свою права, никуда не отпускать, здесь всё только его. Хищник чувствует удивление, чувствует, как себя сдерживают, как будто его самого держат в цепях, значит нужно вырваться, напирать, брать своё.

Как они дошли до кровати кот смутно помнит, от вкуса губ всё поплыло перед глазами. Что-то он чувствовал, будто упирается в что-то твёрдое, его усаживают. Благо стало легче, в таком положении ноги не так дрожат, а потом и долгожданная прохлада простыней, которую ощущаешь спиной, покорно прогибаясь. Но как только единение губ разрывают – хищник рычит, бурчит что-то нечленораздельное, но при этом судорожно втягивает ртом воздух, словно не может никак надышаться и передышка ему нужна.

— Хорошо. — томный шёпот, как знак согласия. Веки доверительно сомкнуться, погружая мир во тьму ощущений. Кот слишком нетерпелив, всем своим видом показывает, что хочет большего: ёрзает на простынях, ловит и сжимает их ладонями, под тихие стоны нервно качает бедрами. И выгибается, с умоляющей ноткой в голосе, шумно выдыхая на каждое касание губ. Сжимая простыню до лёгкого треска и жалобно выдыхая: — Ещё! Хочу, ещё.

Льву самому сейчас чуждо своё откровение, он не собирался это говорить, он даже не хотел озвучивать. Но оно как-то само полилось песней, звучащей из глубины души. Ещё в первый день, в первую секунду знакомства словно было что-то не так. А стоило первым каплям крови пленителя оросить землю – этот пьянящий запах позвал за собой. Почему-то это жутко разозлило, привело в трепет всё тело, подцепило на какой-то крючок с которого не сорваться. А потому, в заключении, он испытывал странное и неприятное чувство, будто он хочет отказаться в этой тюрьме. Это ломало гордость, это заставляло изворачиваться, кричать и противится. А как только, там в ванной, Френк ушёл, почему-то чувство потери и желания вновь учуять сладкий запах крови – сбили с пути истинного.

Уши дёргаются от простого вопроса. Мурашки ползут по коже от былых воспоминаний. Не... нравится? Взгляд падает на стоящий колом член. Как же тут может не нравится?

— Я... мне... — шумный выдох, будто собирается с силами и потом говорит более уверенно, — нравится, но как-то слишком, чересчур нравится, такого раньше не было. — в голосе зазвучали какие-то нотки обреченности, словно он сам был не хозяин этому чувству. Ведь отступать, на удивление для самого себя, никто не собирается. Наоборот – этого желают, а когда Лев чего-то желал, он добивался всего во что бы то ни стало. Поэтому сейчас кот так охотно прижимается, ему хорошо, ему нравится, а он всегда тянется за тем, что ему нравится.

Кот соглашается на всё покорно, потому что сейчас в груди бушует пожар эмоций. Он знает в чьих руках, он помнит эту устрашающую ауру, но от чего-то это добавляет пикантности. Да и сам Лев стал убийцей, он чует, что зла му не желают, во всяком случае в данный момент. И согласие было именно на всё, почему-то желание настолько сильное, что если его искусают до крови – он будет рад. Главное чтоб впивались в кожу именно зубы Френка. А слова про собственную смерть Лев воспринял с долей скептицизма, ведь если проще, его б не тащили незнамо куда столько времени, не пытались купать, он ведь запомнил эти ласкательные движения. Убийцы так не делают.

Лев всегда был эмоциональный и сейчас весь спектр, который можно испытать, играет на его нервах иголками. Он чует желание другого и стонет от этого громче, прямо в губы, которые слишком сладки, желанны на вкус. Тело начинает трясти уже ощутимее, а движения так и шепчут: «ещё, дай мне ещё».

Ложе оказывается таким мягким и тёплым, так и хочется на нём качаться, выгибаться и манить к себе. Но вот по телу проскользнула дрожь, некий холодок, а на запястьях словно бы появились невидимые цепи. Странно, он ничего такого не желал... или желание не его? Это немного заставляет нервничать, но приятно, по-особенному, знать, что желают так сильно – очень тешит и возбуждает ещё больше.

— Это сложно, мне любопытно. — шумно выдохнул хищник, каждый раз вздрагивая от прикосновения чужих губ, что волновали сердце. А как только присоединиться ещё и ладонь, выдохнет протяжный стон, выгнулся всем телом, упираясь затылком в матрас. — Мнгх, н-нет, что-то пытались, но я не... у меня были девушки, а мужчины, они странные, они напирали, будто сломить хотели. Это вызывало отвращение, но не желание. Я всех... отвергал. Со мной так нельзя.

Его правда злили такие ухаживания, ведь подкатывали странно, будто он должен был идти по первому щелчку пальцев. Девушки щебетали, одаривали комплиментами, с ними было проще. Да и мягче поведение. А мужчины сразу пытались прижать, потрогать, за что получали злобную реакцию и толчок в грудь. Сейчас всё иначе, его совращают по-особенному, так, как никогда прежде. Заставляют проснуться какие-то глубинные желания, точно ныряют в озеро души и тревожат дно покрытое илом, поднимая на поверхность осевшую пыль. Это так странно, это не знакомо, это волнует. И именно сейчас кот распахнёт глаза, чуть приподнимая голову. Чтоб не просто смотреть, а знать, понимать, запоминать этот момент сладострастия. Ведь крик срывается с губ, когда Френк прокладывает маршрут от чувствительной шеи к соску, накрывая горячими губами и даруя возможность ощутить лёгкое покалывание во всём теле. Бёдра будто начинают жить своей жизнью, приподнимаясь, медленно качаясь, стоит ладони коснуться до боли возбуждённого члена, а ноги раздвигаются в стороны самостоятельно. Кот желает смотреть за красивым мужчиной, что его ласкает и не представлять никого другого на его месте. Правая ладонь отпускает простынь и сама ложится на плечо будущего любовника, медленно оглаживая, изучая.

А Лев даже и не подозревает, что возможны отношения. Он так далеко не загадывал, да он вообще на эту тему редко думает. Тем более, что после того, как он покинул континент, и пережил трагедию личного характера, за отношения он думать боялся. Лишь запах стал его путеводной нитью, напрочь заглушая голос разума. Лев желал всем сердцем испить крови, а дальше... так далеко он и помыслить не мог.

Может желать само тело. Лев ведь слишком вымотался, был на грани, да, скорее всего его организм хочет жить и познавать вкус жизни. Однако есть маленький нюанс: слова Френка волнуют кота, бывают злят, бывают расслабляют, и заставляют задохнуться от чувств. Если бы реагировало только тело – проще было бы не слушать, быстро всё закончить и удалиться. Но Лев пугается, мечется, всматривается в реакцию собеседника и желает слышать его голос, который обволакивает, пьянит, лишает всякой воли. Ему нравилось как его купали, как массировали кожу головы и вспенивали волосы, так ласково, нежно, хоть это было странно, будто кто-то коснулся кожи бритвой. И вроде бы и есть забота, но и напряжение, ведь в руках маньяка. Правда, почему-то, именно ласки маньяка были приятнее всего, да и не купал его так никто больше. От маньяка хоть знаешь чего ожидать.

— Я согласен с такой перспективой. Но... только я получу удовольствие? — шумно выдохнув, полушёпотом поинтересовался хищник. Сердце гулко билось об клетку рёбер и желало знать: а что будет дальше? Как это всё? Сейчас хорошо, сейчас манит и привлекает, хочется ощутить ласку и зарыться пальцами в пламенные волосы. Ведь хочет явно не только он – это чувствуется в голосе, в движениях, в ласке ладоней, что так нежно оглаживают. Что происходит? Почему это происходит? Кот понимает, что ему нравится этот мужчина. А самому Френку он нравится? Почему? Это было странное ощущение, хищник привык всем нравится, но там он даже не старался, а здесь, сейчас, ему хотелось быть желанным не просто как плотская утеха... именно на этой мысли он себя оборвал. Понимая, что дальше лучше очистить сознание, иначе эти рассуждения приведут к мыслям, которые вызовут проблемы в будущем.

Он не знает убийц, но он знает людей, многих знал. Слишком разные приходили на его шоу и пытались с ним заговорить  слишком необычные, может среди них были и убийцы. Вот только Френк был довольно прямолинейным и не стал юлить, когда сказал, что убить будет проще. Так и сейчас кот сомневается, нет, он точно, чувствует всем своим нутром – это не подделка, так не лгут. Возможно, в процессе, Френка и обуяют эмоции, тогда он покажет свою звериную суть. Но почему-то у Льва разум помутился настолько, что он хочет эту звериную суть, он хочет чтоб его тело покрыли кровавыми укусами, вгрызались и не отпускали. Странно, но он хочет всего, любого, даже пугающего. Лишь бы сейчас.

— А ты бы хотел, чтоб глаза были закрыты? Связан...? — неуверенно задаёт последний вопрос мужчина. Проверяя свои ощущения: это ему просто показалось, что хотят связать или действительно было. — Я не против верёвок... — шепчут непослушные губы, конечно, он не против, ему так уютнее, спокойнее, ведь можно расслабиться. Поскольку сейчас он не знает что делать и как делать, а так его хоть не будет мучить совесть, будто он не сделал ничего. Правда учитывая желание накинуться на своего будущего партнёра – веревки будут слабоваты. Ведь сейчас эти обжигающие губы заставляют кожу пылать, каждым своим касанием. По венам будто раскалённая лава разливается и заставляет дёргаться, ёрзать на простынях в непреодолимом желании. Чувствуя, как ладонь ласкает плоть, заставляя жалобно всхлипнуть и покрыться мелкой дрожью, слишком горячо от этого движения. Низ живота так и тянет покалывающей болью. А только прикусят сосок, как задохнувшись в крике полном желаний, кот больше прижимается ягодицами, упирается Лопатками в матрас, и выгибает грудь колесом.

Чувствуя тяжёлую отдышку, когда первая волна эйфории ощущается чуть привычней, ведь сосок перестают терзать, а дают возможность рухнуть спиной на кровать. Не в силах прийти в себя от ощущений, чуть покрутив бёдрами с томным стоном. Кот облизывает губы и продолжает говорить через силу.

— Я... я не знаю, да, какие-то были, но я не понял чего они хотели и вели себя как девочки, кокетничали, нахваливали. Я посчитал их странными, но теперь, когда ты сказал, кажется, понимаю. И... — тело дёргается так будто его касается кубик льда в жаркий день. След слюны от языка холодит и кот невольно пытается свести ноги. Слишком хорошо, слишком прекрасно, сердце бьётся чаще, отдаёт эхом в ушах. А стоны, похожие скорее на скулёж, слишком сильно волнуют грудь. Хищник прикусил губу, когда добрались и до второго соска, чтоб не кончить раньше времени. Решил хрипло спросить, с неким потаённым страхом в голосе. — А ты предпочитаешь брать или отдаваться? — закончив фразу шумным вдохом, Лев и сам не понял, почему спросил это. Зачем? Разве это так важно? Или всё-таки важно...

Ладонь тянется к плечу, под громкий глоток слюны. Он просто хотел коснуться, просто ощутить чужой жар, но почему-то, когда на кота подняли взгляд, будто испугался и замер. Шумно выдохнув, он таки решился скользнуть к пламенным волосам, когда любовник начал опускаться ниже, под тяжёлое дыхание хищника. Пальцы ловили пряди, медленно их оглаживая. И кот так увлёкся, что даже не сразу понял как губы коснулись пупка, а дальше... глаза расширились от удивления, а крик удовольствия сорвался с губ, заставляя выгнуться и задохнуться. Нет, нет, нет – кричал разум, это было слишком, чересчур хорошо, до невозможного предела. Всё тело затряслось в конвульсиях, со свистом втянув воздух, кот взмолился.

— Нет, стой, иначе я сейчас... — хищник дёргается, извивается, умоляет прекратить, вот только достаточно пары движений, чтоб чувство оргазма накрыло его с головой. И все мышцы разом напряглись, полу стон, полу рык сорвался с губ. А семя брызнуло чуть ли не фонтаном, от такого долгого желания и нетерпения. Но почему-то расслабления это не принесло, а только большую дрожь, которая не прекращалась. — Прости. — прошептали губы, каким-то слишком охрипшим голосом.

Лев вообще не уверен, что желает именно отношений. Всё-таки эти чувства вспыхивают через время, хочется чаше находится подле своего избранника, просто потому что нравится его общество и компания. Сейчас же Лев жаждет именно насытиться чем-то. Может кровью, похотью, или просто стресс так повлиял на него с этой частью единения. Про которую, кстати говоря, он ничего так и не понял. Какое единение и кого спасать? Зачем спасать? Почему... хотя, внутренние чувства ему подсказывают, что причина есть. Правда сам Лев не понимает всего, по его ощущениям была кровь, страх, что заполонил каждую клеточку тела, а потом он ощутил лишь боль от пробуждения. Что конкретно произошло и как он умер – он не знал. И даже испугаться не успел как следует.

— И то верно. — фыркнул Лев, как-то по-особенному и мечтательно улыбнувшись, спрятав под тенью пушистых ресниц смущённый взгляд. Вот только лёгкий румянец на щеках выдавал его с потрохами. Лев же напротив ставил удовольствие других на небольшой порядок выше. Конечно его самолюбие редко давало возможность жертвовать своими интересами, но всё-таки он был воспитан так, что радость зрителя превыше собственных страданий. А потому, иногда, он эгоистично требовал своё и ни о ком не думал. И сейчас Лев чувствует горящее желание во всей красе, но ему немного сложно разделять это всё. Всё так смешалось, всё на таких эмоциях, что он уже путается где чьё желание. Ощущает лишь всепожирающий голод.

Слова любовника заставляют шумно выдохнуть, да, кот не готов, он ни к чему ещё не готов. Но почему-то ему кажется, что веревки помогли бы ему справиться с напряжением первого опыта, ведь можно было куда-нибудь вонзать когти. Правда тут же Френк навис, сжал запястье и... сказать, что кот чуть ли не испытал оргазм от этого действия, сдержавшись из последних сил, чтоб не застонать громче, это ничего не сказать. Хищник тяжело дышал носом, будто запыхался и созерцал Френка, слишком возбуждающего, слишком волнующего, а его желание связать, теперь кот ощутил его очень чётко, пробирало до колких мурашек, аж во рту пересохло. Взглядом кот скользил по рельефу мышц любовника и очень пытался сдержаться.

— Откуда же мне знать? — ведь и правда, его позиции ему неизвестны. Всегда было интересно, всегда было любопытно, зрел вопрос: а какого это? Но мысль об эксперименте вызывала отвращение, учитывая общество, которое его окружало. Но сейчас, с этим партнёром, всё иначе. Кот хочет ощущать его мощь, кот хочет ощущать его в себе и это странно, непознанно, но очень любопытно. И сейчас, когда касаются кожи, ловят губами сосок и оглаживают возбуждённую плоть – хочется большего. Кричать и извиваться, поддаваться навстречу ласкам, запыхаясь от спившегося дыхания, до пылающей агонии во всём теле. Касается кот слабо, ведь на него свалилось столько чувств разом, пойди разбери. Да столь возбуждённый взгляд любовника, полный нескрываемого желания, заставляет задуматься, переварить эту информацию. Со всеми пленниками так было? А потом это становится неважным. Всё стирается, веки тяжелеют, мир погружается во тьму, полную удовольствия, на последнем из дыханий. А тело становится таким расслабленным, легким и ватным. Лев не направлял пока-что, он хотел узнать как поступят сами, какую проявят инициативу, он изучал любовника от и до. Оргазм накрыл так бурно, но Лев всё ещё хранил в памяти образ того, что увидел: как ласкали рукой, как губами заглатывали член глубже и оставляли влажную дорожку слюны, как пламенные волосы мелькали перед глазами, ускоряя ритм. А потом это лёгкое и неуловимое движение, когда сглатывают и вытирают губы. Прелестно. До электрического разряда по телу, до тяжёлого вдоха. Как же хорошо. Френк устраивается так удобно, наблюдает, рассказывает. В такой красивой позе, возбуждающей ещё сильнее. Универсал значит. Может понять какого это в двух положениях и принести удовольствие. Интересно.

— Простит за это. — шепот слетает с губ, запыхавшийся и хриплый голос предупреждает. А потом Френка поймают за запястье, с силой дернут на себя. Вторая ладонь ляжет на поясницу и в одно движение любовника прижмут к своей груди. Рыкнув в губы, Лев накрыл их страстным поцелуем, скользнув языком в соблазнительный рот и оглаживая каждый миллиметр, лаская нёба. Пока ладонь требовательным движением скользил к ягодицам, чтоб с силой сжать их, а потом там же пристроит и вторую руку. Вот только ей скользнёт между тел, к паху, чтоб нащупать пуговицу и молнию ширинки, расстёгивая, в неудержимой спешке.